Бремя страстей человеческих - Страница 216

216

Врачу полагалось трижды посетить пациентку после родов, и как-то раз, в воскресенье, Филип навестил одну из своих рожениц в обеденный час. Она первый день была на ногах.

– Ну никак не могла дольше улежать! Я и вообще-то не из таких, кто любит бить баклуши. У меня без дела прямо руки чешутся – вот я и говорю своему Герберту: давай-ка я лучше встану да сварю тебе обед.

Герберт сидел у стола с вилкой и ножом наготове. Это был молодой человек с открытым лицом и голубыми глазами. Он хорошо зарабатывал, и эта пара жила в сравнительном достатке. Женаты они были всего несколько месяцев и души не чаяли в розовом младенце, лежавшем в люльке в ногах их постели. В комнате стоял аппетитный запах бифштекса, и Филип невольно поглядел на плиту.

– Я как раз собиралась снять его с огня, – сказала женщина.

– Валяйте, – сказал Филип. – Я только посмотрю на вашего сына и наследника, а потом двинусь дальше.

Муж и жена засмеялись, Герберт встал и подошел с Филипом к люльке. Он с гордостью поглядел на ребенка.

– Ну, этому на здоровье жаловаться грех, – сказал Филип.

Он взял шляпу. В это время молодая мать сняла с огня бифштекс и поставила на стол блюдо с зеленым горошком.

– Да, обед вам сготовили знатный, – улыбнулся Филип хозяину.

– Он обедает дома только по воскресеньям, вот я и стараюсь накормить его чем-нибудь вкусненьким, чтобы он побольше скучал по семье.

– Вам, небось, не по чину сесть с нами за стол и перекусить чем Бог послал? – спросил Герберт.

– Ох, и скажешь же ты! – смущенно сказала его жена.

– Отчего ж? Если предложите… – ответил Филип, мягко и дружелюбно улыбаясь.

– Вот это по-приятельски! Я ведь знал, Полли, что он нами не погнушается. А ну-ка, милая, ставь на стол чистую тарелку.

Полли взволнованно захлопотала у стола, думая, что другого такого, как ее Герберт, и с огнем не сыщешь: никогда не угадаешь, что еще взбредет ему в голову. Однако она достала тарелку, быстро вытерла ее передником, вынула новый столовый прибор из комода, где среди ее приданого хранились парадные вилки и ножи. На столе стоял кувшин с пивом, и Герберт налил стакан Филипу. Хозяин хотел положить гостю львиную долю, но Филип настоял на том, чтобы он разделил мясо поровну. Комната была солнечная, с двумя большими окнами до пола; прежде, видно, это была гостиная дома, может, и не знатного, но, во всяком случае, приличного; лет пятьдесят назад тут, верно, жил либо зажиточный купец, либо офицер в отставке. До женитьбы Герберт играл в футбол, и на стене висели фотографии футболистов в деревянных позах, с гладко прилизанными чубами и капитаном в центре, гордо держащим кубок. Были тут и другие признаки благосостояния: фотографии родственников Герберта и его жены в праздничных костюмах; на камине стояло сложное сооружение из ракушек, наклеенных на миниатюрную скалу, с пивными кружками по бокам, на которых готическими буквами было написано «Привет из Саусэнда» и нарисованы пирс и набережная. Герберт был парень крутой, не одобрял профсоюзов и с негодованием рассказывал, что его туда тянут силком. А союз ему без надобности: человек всегда заработает, если у него есть голова на плечах и он не гнушается никаким трудом. Полли была более робкого нрава. На его месте она бы пошла в союз; последний раз, когда были стачки, она каждый день ждала, что его вот-вот притащут домой на больничных носилках. Она попыталась найти поддержку у Филипа:

– Ну до чего же упрям, ему хоть кол на голове теши!

– А я говорю, у нас свободная страна; не желаю я, чтобы мне указывали!

– Ну уж и свободная, тоже скажешь! – возражала Полли. – Возьмут да и проломят тебе башку, дай им только случай.

Когда кончили есть, Филип протянул свой кисет Герберту, и они закурили трубки; доктор встал, потому что дома его уже мог ждать новый вызов, и распрощался. Хозяева были явно рады, что он с ними пообедал, да и он не скрывал от них своего удовольствия.

– Что ж, прощайте, сэр, – сказал Герберт. – Надеюсь, в следующий раз, когда моя хозяйка вздумает безобразничать, к ней придет такой же славный доктор.

– Да ну тебя, ей-Богу! – возмутилась жена. – Откуда ты взял, что я еще раз на это решусь?

114

Три недели практики подошли к концу. За это время у Филипа было шестьдесят два вызова, и он смертельно устал. Вернувшись домой около десяти часов вечера, он всей душой надеялся, что напоследок его больше не потревожат. За десять дней он ни разу не выспался. Больная, от которой он только что вернулся, произвела на него удручающее впечатление. За ним пришел здорово выпивший рослый, грузный мужчина и привел его в комнату, выходившую на вонючий двор, где была такая грязь, какой он еще не видел; крохотная мансарда была почти вся заставлена огромной деревянной кроватью с засаленным красным пологом; потолок был такой низкий, что Филип мог достать до него рукой; взяв горевшую в комнате единственную свечу, Филип обвел ее пламенем все щели, поджаривая выползающих оттуда клопов. Больная

– неряшливая женщина средних лет – страдала бесконечными выкидышами. История была довольна обыденная: муж служил солдатом в Индии; законодательство, навязанное этой стране английским ханжеством, оставляло безнаказанной одну из самых убийственных болезней, в результате страдали невинные. Зевая, Филип, разделся, принял ванну, вытряхнул над водой свою одежду, наблюдая за тем, как из нее сыпятся насекомые. Он только собрался лечь в постель, как в дверь постучали и больничный привратник вручил ему талон.

– Эх, черт! – сказал Филип. – Вот уж чего я сегодня больше не ждал! Кто это принес?

216